| Она стремится к равновесию между личностью и обществом, защищая не только альтруизм против эгоизма, но и эгоизм против неумеренного альтруизма (Спенсер), основывая возможность более решительного самопожертвования лишь на преизбытке личной силы духа и на благе риска (Гюйо). Высший принцип автономной морали – справедливость, – больше этого во имя разума нельзя требовать от человека. Нужно признать наиболее неосновательным в богословской критике автономной этики упрек в том, что ее принцип ограничен. Напротив, заслуга научной этики в том, что она «вместо того, чтобы преувеличивать размеры своей области, сама работает над ее ограничением». Морали нужна хотя бы ограниченная область, в которой она могла бы быть автономною. ее абсолютность, т.-е. автономия, чисто субъективного характера и относится лишь к основанию этики, но не к той ее стороне, которою этика обращена к общественности, не к содержанию ее. В заключение отдела о нравственности, мне хотелось бы не только указать на недостаточное раскрытие некоторых положений, требующих более специальной обработки, хотя я и старался держаться на почве, общей для разных направлений в этике, – но и сделать одно замечание. «У всего прекрасного в этом мире есть своя карикатура: у доктора шарлатан, у патриота бахвал, у верующего ханжа, у человека добродетельного лицемер, у бедняка тот вечно голодный волк, та прожорливая акула, какими являются люди, избравшие нищенство своим ремеслом». Я бы добавил: у духовного понимания религии – рационализм и у автономной этики – научно материалистическая этика. Говоря о разуме, как основе морали, мы отличаем разум от науки, имеющей своим предметом исключительно внешний мир, включая сюда и человека, как часть мира. |
| Пока же не встретим в печати надлежащего опровержения наших взглядов и доводов, нравственно обязываемся в каждой книге, брошюре, журнальной или газетной статье, проводящей и защищающей автономную этику, видеть не иное что, как нравственно предосудительное посягательство на интересы человеческой нравственности и истинно-человеческого счастья. Равным образом, должен видеть зло и только одно зло в распространении безрелигиозной морали и каждый человек, разделяющий проводимое и защищаемое нами воззрение на органическую связь между религией и нравственностью и не встречающий добросовестного и основательного опровержения его. Могут, однако, сказать, что лучше проповедовать идеи автономной этики, чем быть вполне равнодушными ко всяким нравственным вопросам. Нет сомнения, что совершенное равнодушие к этим вопросам уже прямо низводит человека в сонм животных и представляет собой одно из самых возмутительных явлений. Но из этого никак не следует, будто бы распространение идей автономной, враждующей с религией, этики не было злом. Можно говорить только, что одно из этих явлений – наибольшее зло по сравнению с другим злом. Даже и то хорошее, что есть в учении более серьезных автономистов, отнюдь не может изменить и не изменяет дела. Во-первых, это хорошее – плод христианской религиозной этики, а, во-вторых, оно, оторванное от своих естественных корней и соединенное с противными ему элементами, изменяет свой характер и превращается в нечто вредное. А если мы возьмем во внимание, что преобладающее большинство представителей автономной этики исходит из начал или агностицизма, или материализма, или пантеизма, или деизма, то окажется, что и сами они косвенно узаконяют безразличное отношение к нравственным вопросам и лишь напрасно шумят о себе, как о радетелях человеческой нравственности. |
| Учение К. о постулатах практического разума обнаруживает одно из основных противоречий автономной этики. Построенная на принципе свободы человека, она безуспешно ищет обоснование нравственности в самом человеке и вынуждена прибегать к теоретическим конструкциям, не только не обладающим аподиктической достоверностью, но и лежащим за границами самой автономной этики - в области религии. Оба постулата, используемые для обоснования возможности бесконечного нравственного совершенствования личности, нравственности вообще и принципа соответствия в воздаянии и тем самым связанные с решением основных нравственных проблем человека и человечества, с необходимостью ведут за последними и окончательными объяснениями к религии. В своем желании толковать автономную этику как христианскую К. самому христианству приписывал характер автономной этики. Учение К. о свободе воли, моральном законе и постулатах практического разума представляет собой возрожденную в новой форме метафизику блага. Сверхчувственный мир, включая религию, согласно К., трактуется исключительно в нравственных категориях: «Сверхчувственная природа, насколько мы можем составить понятие о ней, есть не что иное, как природа, подчиненная автономии чистого практического разума. А закон этой автономии есть моральный закон, который, следовательно, есть основной закон сверхчувственной природы и чистого умопостигаемого мира, подобие которого должно существовать в чувственно воспринимаемом мире, но так, чтобы в то же время не наносить ущерба законам этого мира» (Там же. С. 363; Ibid. S. 43). При всех достоинствах этики К., обусловленных тем, что в основу ее была положена идея свободы, а чувственным склонностям человека противопоставлен моральный закон, открывающий путь к добродетельной жизни и святости, законническое понимание морали и полное игнорирование опыта, в том числе, религиозного, стали одной из причин того, что этика К. получила признание только благодаря глубоким размышлениям и оригинальным идеям, но не в качестве целостного учения о нравственности. |
| В виду пропаганды автономной этики невольно вспоминаются следующие слова Спасителя: берегитесь говорит Он, лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы 84 ? Эти слова Божественного Учителя вполне приложимы к представителям и проповедникам автономной этики. Они выступают в роли поборников нравственности, а в действительности способны лишь вредить ей своим учением. Никак нельзя ожидать надлежащих нравственных плодов от тех, чья жизнь управляется принципами безрелигиозной этики. Всем, искренно пекущимся о нормальности своей нравственной жизни, не следует ли, поэтому, сторониться от пропагандистов автономной этики и отнюдь не ожидать добрых плодов от того, что проповедуется ими? Мы убеждены, что иного, кроме положительного, ответа не должно быть на этот вопрос. 1 См. наприм. 130 Моск. Ведомостей за 1890 г. и 2-ю кн. Вопросов философии и психологии за тот же год. 2 Из «светских» ученых и писателей некоторые, как, например, досточтимый Б. И. Чичерин, хотя и высказывались за связь нравственности с религией, но не брали на себя задачи прямо и систематически бороться с моральным автономизмом…. 3 Стран. 710–727 в 12 т. Encyclopedie des sciences religieuses (Paris 1882 г.) Что же касается до критики автономной морали в этой энциклопедии, то критику эту нельзя не признать в общем слабой.... 4 Истина бытия Божия остается непоколебимой даже и в том случае, когда указывают на предметы и явления, по-видимому, чуждые преднамеренного разумного плана. Так как огромное большинство предметов и явлений мира ясно свидетельствует о таковом плане, то мы не вправе принимать кажущееся отсутствие его за действительное, за несомненное, или должны допустить в данном случае влияние тварных свободных агентов.... 5 См. об этом на стран. 286–308 в нашем сочинении: Основные «религиозные» начала графа Толстого. 6 Не мешает заметить и следующее. Как натуралист, характеризуя тот или другой вид животного или растительного царства, останавливается не на уродливых экземплярах его, не на аномалиях, так и автономисты, говоря о представлениях разных народов и людей касательно божества, должны иметь в виду собственно нормальные представления, а не уродливые или болезненные. |
| Все ценности, по Шелеру, имеют своей основой ценность божественной личности — бесконечного личного духа, который есть любовь. Завершая краткий обзор теорий абсолютной этики, нельзя не сказать о религиозной этике , представители которой стремятся дать теистическое обоснование нравственных ценностей и таким образом создать не автономную, а теономную этику. К этому направлению можно отнести этические учения неотомистов (Жак Маритен, Этьен Жильсон), протестантской теологии Бультман, Пауль Тиллих и другие), русской религиозной философии и другие). Ярким примером теономной этики ХХв. является нравственная философия (1870–1965), которая восходит к теономной этике и питается не только от православной традиции, но и от русской литературы XX в., особенно творчества Немалое влияние на формирование этического учения Лосского оказали нравственная философия и исходивших, как и Лосский, из интуитивистской теории познания. В своей работе абсолютного (1949) Лосский поясняет, что предпосылкой христианской теономной Богом) этики служит аксиологический опыт, непосредственное восприятие объективных абсолютных ценностей в связи с высокими чувствами, интенционально направленными на них 14 . Русский философ, как видим, опирается на эмоциональный интуитивизм М. Шелера для построения нормативной теономной этики. Лосский характеризует свою нравственную философию как этику Абсолюта. Абсолютное добро как верховная нравственная ценность, стоящая на вершине всей пирамиды ценностей, есть Царство Божие. Теономная этика Лосского отличается от автономной этики Канта тем, что ее нормы соответствуют воле Божией и строю мира, Им сотворенному. По своему характеру теономная этика есть этика любви, а не долга; как и Шелер, Лосский ставит выше законов разума, хотя никогда резко не противопоставляет их. Аскетические мотивы кантовской этики долга Лосский считает важными для любого варианта христианской этики; более того, он видит положительное значение кантовской критики гетерономной этики, подчеркивая, что и теономная этика не является гетерономной. |
| В «Критике практического разума» К. утверждал, что подлинно достоверной верой является лишь моральная вера, к-рую он называл разумной, связывая ее с практическим разумом. Моральная вера следует, по мнению К., из последовательно продуманных основоположений и принципов автономной этики: свободы воли человека, истинности морального закона и постулатов бессмертия души, высшего блага и Бога. К. был убежден, что моральная вера в Бога, в Царство Божие как высшее благо, в личное бессмертие не строится на гипотезах и мнимых доказательствах теоретического разума, а основывается на безусловно-истинном заключении, выводимом из природы морали и природы человека как нравственного существа. Наиболее важными являются 2 итоговых рассуждения «Критики практического разума», относящиеся к моральной вере и религии. Во-первых, это обоснование морального мира как умопостигаемой трансцендентной реальности, связанной нравственными отношениями, опирающимися на приоритет практического разума, законодательство которого распространяется и на феноменальный, и на ноуменальный мир, поскольку человек относится и к тому и к другому миру. Т. о., при всей любви к «наукам о природе» и научному исследованию природы, законы к-рой сохраняют свой обязательный характер для человека, К. первостепенное и доминирующее значение придавал «наукам о свободе», морали в ее сложном взаимоотношении с религией. Во-вторых, Бог и религия, согласно К., «следуют» из морали. Парадоксальным образом то, что служит обоснованию автономной этики,- постулаты бессмертия души человека, высшего блага и Бога - следует из нее же и составляет содержание моральной (разумной) веры. Т. о., К., с одной стороны, утверждал, что мораль не нуждается в Боге по причине присущей ей автономии, а с др. стороны - что из нее «следует» Бог. |
| Нравственный принцип оказывается законным только как воля Божия. Когда он отделяется от неё, то теряет всякий созидательный смысл. Конечно, как замечает Макс Вебер, всегда в религии есть склонность к логическому изъяснению и разработке нравственных требований. Это направление движения постепенно приводит к формализации и обмирщению этики, как и самой религии. Ибо таким образом этика оказывается автономной, а религия распадается изнутри. Но источник силы христианской этики обретается в воле Божией, которую человек принимает верой. Апостол Павел пишет: «Все, что не от веры, грех есть» ( ). Это означает, что основанием нравственности, по крайней мере, в христианском восприятии, является вера. Что не вырастает как плод веры в Бога, то греховно, то есть безнравственно. По классификации Макса Вебера социальную деятельность человека можно разделить на а) целесообразную, б) ценностную, в) эмоциональную и г) традиционную 194 . Первые два типа социальной деятельности связаны с мышлением 195 . В эмоциональной социальной деятельности правит внутреннее состояние человека и индивидуальное сознание, тогда как в традиционной социальной деятельности – коллективное сознание и продолжающие жить обычаи. Самым важным принципом для любой этики и поведения человека является как мы заметили, вера. Она, как отправная точка общественной деятельности, относится к третьему типу – эмоциональному. Но с позиций богословия мы должны пойти вперёд и делать различие между индивидуальным психическим переживанием и опытом откровения, в котором человек получает откровение или приобретает внутренний опыт, исходящий от Бога. Здесь как раз находится отправная точка религиозной и особенно христианской этики. Вера не принимается человеком как простое душевное переживание, но как новый существенный опыт 196 . Религия Израиля, как и нравственное его учение, именно Закон, связаны с личным призванием избранных Богом, которые и направляли свой народ. |
| Но, само собою разумеется, дело не ограничивается одним таковым игнорированием: вопросы этики так становятся и решаются, что религиозная основа пряно и само собою отбрасывается. Мало и этого: даже такие просвещенные люди, как Кавелин, печатно заявляют о совершенной ненужности религиозной основы для этики и для нравственной жизни. Читавший брошюру Кавелина: Задачи этики сам мог видеть это. Если же обратимся к графу Л. Толстому, то из его новейших «богословско-философских» сочинений, встречающих массу читателей и поклонников, увидим, что он, списывая у Фейербаха, даже усиливается превзойти его в злобноотрицательном отношении к христианско-религиозным основам морали. Прежде всего в учении автономистов бросается в глаза следующая, свойственная всем им, черта: они ограничивают отношения и обязанности человека отношениями и обязанностями к себе самому и к близким и совершенно не признают отношений и обязанностей человека к Богу: Это коренной недостаток всякой автономной этики и ее неизвиняемость. Но как нужно Смотреть на это с нравственной же точки зрения, за которую ратуют автономасты? Уже из этого одного факта видно превратное представление автономистов о том, что такое истинная, надлежащая нравственность. Последняя непременно предполагает, в качестве существенного, самого главного своего свойства, возможно полное осуществление правила: воздавай всему должное. А что нравственность неразлучна с этим свойством, этого никто не в состоянии оспорить. Значит, коль скоро нарушается это основное предположение всякой этики по отношению к кому бы и к чему бы то ни было, то нравственность уже по этому одному переходит в безнравственность. В самом деле, если из круга человеческих обязанностей и отношений устраняются обязанности и отношения в всесоверженному Существу, нашему Творцу, Законодателю, Промыслителю и Мздовоздателю, то не выходит ли, что нравственность превращается у автономистов в средство наносить величайшее оскорбление Самому Владыке всего сущего? А если это несомненно, то уже по этому одному автономная нравственность представляется возмутительной безнравственностью, сознательно возводимою в норму, в культ своего рода. |
| Проблемы вызывает и та заявка на создание нового типа этики, которую достаточно сочувственно цитирует Пиама Павловна. Речь идет о том, что Николай Онуфриевич решил преодолеть по определению непреодолимую взаимопротивоположность этики автономнойи этики гетерономной в виде нового который он предлагает в своей этике. Нормы этой этики, например, люби ближнего как самого себя не гетерономны, поскольку обязательны не потому, что на то есть приказ, хотя бы и высший, что заповедал но потому, что они органичны для сознания каждого человека, даже и атеиста, и не автономны, а потому не отмечены кантовской нравственной философии, ибо в них нет и они творятся моей волей, а содержат в себе усмотрение объективной ценности 50 . Логических шероховатостей в этой новой этике слишком много, чтобы оставить их незамеченными: 1) различия между этической авто номией и гетеро номией заключаются вовсе не в обязательном или добровольном характере соответствующих нравственных императивов (они в одинаковой мере добровольны и общеобязательны в обоих случаях), а в том, что понимается под источником нравственного сознания : человеческий практический разум (как у Канта) или Откровение (как в конфессиональных системах); 2) приведенные заповеди, например, о любви к ближнему, не существуют в человеке сами по себе, а имеют библейское происхождение, и то обстоятельство, что мы к ним привыкли (но отнюдь не интериоризировали, не при своили их, как полагал Николай Онуфриевич) означает их не в большей степени, чем наша привычка к телефону — то, что он был у человечества всегда; 3) отличие от автономной на том основании, что нравственные нормы не творятся моей волей, но содержат усмотрение объективной ценности должного, во-первых, логически, а во-вторых, фактически ошибочно: с одной стороны, Кант никогда не настаивал на том, что автономный практический разум не основывается на объективной ценности должного (ср. вторую формулировку категорического императива, по которой к любому человеку следует относиться только как к цели, а не как к средству, ибо его личность обладает непреходящей ценностью), с другой — если нравственные нормы творятся то изобретенная Лосским этика не имеет отношения к человеческой деятельности, а потому определению этики не соответствует. |
| Чтобы аргументировать этот не вполне очевидный тезис, Лосский приводит такой довод: содержание нравственных заповедей нечто ценное само по себе и потому достойное исполнения даже и с точки зрения того существа, которое, заблуждаясь, отвергает бытие Бога. Отсюда ясно, что теономная этика включает в себя ценные стороны автономной этики, отбрасывая соблазн гордыни, кроющийся в понятии автономии как «самозаконодательства»: строго говоря, тут нет потому что нравственные нормы не творятся моей волей, а содержат в себе усмотрение объективной ценности должного. При этом свобода моя сохраняется: я могу высказать норму, признать ее обязательной и все же не исполнить 15 . Вот категорический императив теономной этики, как его формулирует Лосский: люби Бога больше, чем себя; люби ближнего, как себя; достигай абсолютной полноты жизни для себя и всех других существ. Только исполняя эти требования, человек реализует идеал совершенства — высший для христианской этики; ибо в Евангелии сказано: будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный. Мы объединили целый ряд этических учений на основании общего для них стремления создать антинатуралистическую, абсолютную этику, хотя как по своим общефилософским предпосылкам, так и по характеру аргументации эти учения весьма различны. В рамках одной статьи невозможно дать всесторонний анализ концепций абсолютной этики и показать, в чем состоит сила и слабость каждой из них. Однако необходимо признать, что представители абсолютной этики в состоянии решить вопрос о нравственной природе человека и создать этику как науку о нравственном добре и зле. И сегодняшняя ситуация в России воочию являет нам истину утверждения, что именно духовное, нравственное начало составляет фундамент человеческого общества, в том числе его здоровой экономики и политической стабильности. Вот почему наша тема — о нравственной природе человека — приобретает особую остроту и актуальность, далеко не только теоретическую. Примечания В понятие разума греческий философ включал и нравственный аспект, но этот аспект не всегда и не для всех был явным, поскольку в ходе философского развития разум получал разные толкования. Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. М., 1991. — С. 24. |
|
