| прочно доказана. Датировка основных событий патриархальной эпохи соответствует и заключениям эллинистических и иудейских хронографов. 16. Manfred R. Lehmann, BASOR 129 (February 1953), pp. 15—18. 17. В Египте в последние годы найдены древнейшие семитские надписи, выполненные алфавитным письмом. Это граффити, высеченные на скалах в пустыне к западу от Нила (Вади эль-Хол), у древней дороги, пролегавшей между Фивами и Абидосом. Их предварительно датируют до Р.Х. Их оставили, вероятнее всего, выходцы из Сиро-Палестинского региона перебравшиеся в Египет в эпоху Среднего царства (высказывались даже предположения, что и алфавит, как таковой, был впервые создан в Египте, а не в Ханаане или на Синае, как считалось прежде). О проживавших в Египте задолго до гиксосского нашествия (около до н. э.) сиро-палестинцах говорят и другие источники. Один из папирусов Среднего царства упоминает некоего Беби, «командира командовавшего контингентом наемников из Ханаана. Египтолог Чарльз Элинг высказал предположение, что и прибытие Иосифа в Египет следует отнести к более раннему, чем гиксосское завоевание, времени (между до н. Беби свидетельствует о том, что иноземное происхождение не являлось в эпоху Среднего царства препятствием для продвижения по службе. 18. М. Биетак высказал предположение, что одна небольшая усадьба (10х12 м) рядом с первоначальным поселением в Аварисе—Раамсесе, которое существовало в эпоху XII—XIV династий, могла принадлежать Иосифу и его планировка действительно напоминает планировку палестинских жилых домов II тыс. до Р.Х.; 20% найденной в усадьбе палестинской, эпохи Средней Бронзы. Находившийся неподалеку могильник содержал погребения выходцев из в половине мужских погребений найдено оружие распространенных в Палестине типов (бронзовые наконечники копий, боевые топоры, кинжалы). Примерно в 80 м. от «усадьбы Иосифа» обнаружена гробница, принадлежавшая какому-то высокопоставленному чиновнику азиатского происхождения. Гробница разграблена, мумия погребенного отсутствует, но в ней сохранились обломки крупной, в полтора человеческих роста, известняковой статуи, изображавшей желтокожего азиата с типичной для жителей Ханаана, как их представляли тогда в Египте, грибовидной прической. Статуя явно была разбита преднамеренно (Bietak 1996, S. 21). Тело Иосифа, который умер в Египте в возрасте 110 лет, как сказано в Быт. 50. 26, было набальзамировано и уложено в гроб. Останки же его, согласно его завещанию, были вывезены из Египта в Землю Обетованную во время Исхода (Исх. 13. 19) |
| Воскресение плоти, действительно, самое необычайное и невероятное, но и самое реальное из всего сущего, противоречит только бессознательным пережиткам этого догматического материализма в научной эмпирике современного человечества, а отнюдь не самому опытному разуму, поскольку он остается в области, ему принадлежащей и определяемой законами чистого разума, критикой познания. Гораздо менее понятны причины того, что не только в человечестве внехристианском, но и в самом христианстве становится все более забвенной, все менее видимой и осязаемой реальность воскресения. В современном христианстве нет испытующего дерзновения Фомы: Если не вложу перста моего в раны от гвоздей и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю. Фома не верил и увидел; современное христианство верит и не видит. Живое знание, опыт, реальный до чувственной видимости и осязаемости плоти воскресшей, на которой и основано христианство, превратились в мертвый догмат, устами исповедуемый, но сердцем даже не отвергаемый, а просто непостигаемый. Современное христианство относится к Христу воскресшему приблизительно так же, как древнее язычество — к Адонису воскресшему: Адонис вечно воскресает, но не может воскреснуть окончательно и вновь умирает, так что все эллинское язычество — только великолепная гробница этого воскресшего и вновь умершего бога. Современное христианство — такая же великолепная гробница воскресшего и вновь умершего Христа. Воскресающий Адонис, воскресающий Христос — не реальное воплощение нового мирового порядка, а только идеальный символ или даже аллегория, телесный прообраз «духовного воскресения». Воскресение плоти, которое требует безмерного и огненного мистического реализма, можно бы почти сказать, мистического материализма, нечувствительно подменилось так называемым «бессмертием души», которое довольствуется умеренным и тепловатым идеализмом, этим подогретым блюдом дохристианской философии: тело смертно, бессмертна душа; и единственно возможное «воскресение» — победа над смертью — и есть победа духовного начала над плотским. |
| Отец Бернардо Антонини Декан Колледжа католической теологии им. св. Фомы Аквинского Введение Европа в VI веке VI век для Европы – это граница эпох, отделяющая Античный мир от мира Средневекового. Дата, ставшая началом Средних веков, хотя оставшаяся незамеченной многими современниками – 476 г., т. е. тот год, когда был формально устранен титул уже фактически неправившего императора Западной Римской империи, отражает в конечном итоге очень важный факт: веха в истории Рима является таковой и для Европы, ибо Рим и без императора остался центром мира, и как некогда сказал поэт, Не город Рим живет среди веков, А место человека во Вселенной. Рим, потеряв власть над своими территориальными владениями: странами и городами, не утратил власти над человеческими душами, превратившись из политической столицы мировой империи в духовную столицу христианского мира. Именно в Риме находился источник христианизации Европы, через Рим происходило приобщение грубых и в то время необразованных варваров к латинскому языку и великой классической культуре; таким образом закладывался фундамент новой христианской цивилизации, получившей название европейской. В Рим за подтверждением истинности своей веры в лице Юстина обратилась новая династия, взошедшая на византийский императорский трон, а преемник Юстина – Юстиниан, предпринявший огромные усилия для завоевания Италии, наверное в глубине души осознавал, что его империя не будет «по-настоящему» Римской, если в ней не будет первого, а не второго, то есть настоящего, Рима. К началу VI века политическое положение в Европе несколько стабилизировалось: иссяк источник, толкавший новые, неведомые народы вторгаться в пределы Римской империи. И хотя войны не прекращались, – но они теперь велись за передел владений уже образовавшихся варварских королевств. Западная часть Римской империи оказалась к этому времени поделенной между пятью большими германскими королевствами: Вандальским – расположенным в Северной Африке, Весготским – в южной Галлии и Испании, Бургундским – в юго-восточной Галлии, Франкским – в северо-восточной Галлии, и Остготским – в Италии. Почти все германские народы приняли христианство , но не в том исповедании, которое было провозглашено на I Вселенском Соборе, а в виде арианства. Исключение составляли франки: крещение их вождя Хлодвига ок. 498 г. католическим епископом св. Ремигием предопределило в конечном итоге судьбу Европы. Арианство сходило с магистрального пути истории, будущее Европы было связано с Римом и Католической Церковью. |
| Эта великая миссия выпала на долю двух стран, соединенных неразрывною связью в нашем историческом представлении; я разумею Греции и Рим. В то время как Греция сделалась учительницей развитие его способностей до совершеннейших образцов, Рим стал государственной главой целой семьи им строй жизни, образовавши из себя как бы форму для последующего исторического развития. Подобно другим цивилизациям древнего мира, и римское государство первоначально было основано на племенном начале, в силу которого полноправными гражданами в нем могли быть только потомки известного числа родов, а все другие считались чужестранцами, хотя бы они в течении нескольких поколений жили в древности своего происхождения ни мало не уступали патрициям. Но по причинам, о которых нам нет надобности рассуждать, Рим скоро сумел сбросить с себя эту исключительность, пожертвовал своими интересами и распространил право гражданства не только на тех, кто в качестве союзника присоединился к нему, но и на тех, кого он побеждал оружием. Вследствие этого он оказался способным соединить под своею властью весь культурный мир того времени, лежавший кольцом по берегам Средиземного моря, – сам стал наследником всего того, что было выработано древними цивилизациями, и других сделал участниками в этом наследии. Римское оружие, куда бы оно не проникало, приносило с собой побежденным народам не смерть, не рабство, как это было в истории древних государств Востока, но более утонченный, цивилизованный формы жизни и соединяло их в одну семью не единством только политической власти, воплощенной в лице цезарей, но единством и духовного родства, выражавшегося в единстве культуры. В свою народы, подчиняясь римской державе, вносили свой вклад в культурное богатство об- разом содействовали развитою цивилизации, которая по всей справедливости может быть названа всемирной в смысле того времени. |
| Переворот, совершившийся в религиозных настроениях Константина и обративший его из почитателя Аполлона в поклонника Христа, тесно связывается с историческими обстоятельствами, сопровождавшими поход его в Рим с целью ниспровергнуть Максенция, насильно завладевшего столицей. Нам нет надобности входить в сложные политические отношения, подавшие повод к этому походу 90 : достаточно сказать, что этот поход был государственною необходимостью, единственным выходом из того невозможного положения, в какое был поставлен Константин. Поход на Рим!.. Сколько мыслей и чувствований, сколько тревог, колебаний и суеверного страха должно было вызывать это предприятие в душе Константина, никогда не видавшего Рим, и в умах принадлежавшего ему войска! Рим! В этом слове для римского гражданина всегда заключалось какое-то мистическое обаяние чего-то сверхъестественного, вышечеловеческого, героического… Еще задолго до эпохи Константина Рим сделался предметом почти всеобщего божеского почитания, города и провинции строили ему храмы и жертвенники, где пред статуей богини Ромы воскуряли фимиам, приносили жертвы, совершали торжества и в минуты политической опасности взывали о помощи. Со времени нашествия галлов, память о котором совершенно исчезла у позднейших поколений, Рим оставался непоколебимой твердыней; ни одна вражеская рука не смела коснуться его; над всей вселенной он высился как неприступный властелин, всеми повелевающий и никому не подчиняющийся, был вместилищем всех богов, охранялся всеми преданиями священной старины. – Прецеденты, случившиеся на глазах Константина, еще более обостряли эту тревогу. Север и Галерий, восточные августы, один за другим выступали в поход на Рим, чтобы изгнать Максенция, стояли с громадными войсками пред стенами вечного города, и оба с позором должны были удалиться. Север, оставленный своими солдатами, был взят в плен и убит; Галерий, тоже покинутый своими воинами, плачем и рыданиями должен был умолять оставшихся верными немногих солдат, чтобы целым возвратиться в свои области 91 . – Намерение Константина ни в ком из окружающих не встречало сочувствия: свита была против похода, полководцы не только роптали втайне, но и явно высказывали свои опасения: совет всех благоразумных людей высказывался отрицательно 92 . Самое время для новых военных операций было неудобно: германцы опять начали волноваться и в скором времени нужно было ожидать нового вторжения их в страны, подвластные Константину… Но поход был необходим, и Константин решился начать его. |
| Провозглашая в своих епархиях папскую буллу, они, чтобы доставить ей возможно больший успех присоединяли к ней собственные разъяснения и пастырские увещания. Епископ Кастелламарский, напр., в пастырском послании со своей стороны убеждал пасомых воспользоваться юбилеем и предпринять благочестивое паломничество в Рим. Со всею ревностью раскрывая учение об индульгенциях и их значении, он, в пламенных, дышащих любовью красноречивых выражениях, обращался к пастве с увещеванием о достойном праздновании святого года. в Рим с благоговением и в большом количестве», – заключал епископ свое воззвание, – стопам нашего отца и учителя, славного и мудрого иерарха Льва XIII-ro, который ждет нас там, чтобы утешить своими советами и своим благословением. Пойдем в Рим, как паломники веры, надежды и любви, и возвратимся укрепленные духом, с более твердой решительностью и с большей крепостью, чтобы доблестно ратовать в воинстве И. Христа и стяжать, по Его милости, награду победителей – бессмертный венец вечной – И со всех концов мира, внимая голосу пастырей своих, двинулись в Рим благочестивые паломники. На страстной и пасхальной неделе, например, не проходило ни одного дня, чтобы в римских газетах не было нескольких известий об отправлении или прибытии паломников. В одни лишь эти апрельские и предстоявшие майские дни посетили Рим или ожидались в нем итальянские богомольцы из городов и провинций: Витербо, Беневента, Бергамо, Пьемонта, Кампании, Тосканы, Генуи, Пизы, Сиены, Потенцы, Фоджии, Бари, Базиликаты, Калабрии, Сардинии и др., а из иностранцев: швейцарцы, бельгийцы, голландцы, французы из Марселя, Бордо, Ниццы, Камбрэ, Нанта, эльзасцы и лотарингцы, австрийцы, албанцы, богемцы, венгерцы, поляки, испанцы, португальцы, американцы Соединенных Штатов, бразильцы и жители Туниса. |
| Он напоминает собой то чувство благоговения, какое испытывали Галлы и Франки, когда в первый раз подпадали очарованию Рима. В конце VI-ro века, как замечает один историк о четвертом нашествии Гильдеберта на Италию 5 , «несколько благосклонных слов великого римского императора оказали могущественное действие на варварского короля» – того, самого короля, которого Маврикий, imperator semper Augustus снисходительно титуловал «vir gloriosus». И эта мысль, что новый Рим есть центр цивилизованного мира, что западные властелины не ровесники ему, прочно держалась до века Карла. А когда Каролинская империя распалась и погибла, таже мысль получила новую силу. И то убеждение, что Византийский мир обладает благосостоянием и культурой, какой у них нет, продолжало оставаться на западе непоколебимым, пока крестоносцы фактически не разрушили этого очарования. Это убеждение основывалось на двух реальных фактах. Во-первых, новый Рим сохранял в себе очень многое из традиций, гражданской и военной организации, богатства, искусства и литературы древнего Рима, гораздо более, чем запад за Адриатикой. Второй и более важный факт состоял в том, что новый Рим по многим существенным сторонам своей цивилизации был более благоустроен (modern), чем зарождавшиеся нации запада. В раннейшие столетия средневековья, – можно сказать, от века Юстиниана до века Гильдебранда, – империя на Босфоре не переставала усовершать свой административный строй, иерархию чинов и должностей, монетную и податную систему, кодекс дипломатических формул, корпус гражданского права, государственный доход, военные машины и средства морского передвижения, – чего в западных королевствах мы совсем не видим до конца средних веков и что все постепенно перенималось и усвоялось западом. |
| Говоря о вкладе профессора А. А. Олесницкого в изучение монументальных памятников Святой земли, нельзя, конечно, не признать и наличие в работах ученого многочисленных неверных выводов, что выглядит вполне очевидным при сопоставлении их с данными современной археологической науки. Так, в частности, основываясь на своем предположении о зависимости размеров строительных блоков от времени их истесания, исследователь ошибочно датировал подземелья южной стороны платформы Иерусалимского храма, сооруженные Иродом Великим, временем Соломона. Ошибочно отождествил профессор и иерусалимские «гробницы царей» с гробницей царя иудейского Асы. В настоящее время установлена несомненная принадлежность этих гробниц царице Адиабенской Елене, жившей в I в. по Р. Х. 6 Несостоятельной, увы, оказалась и уже упоминавшаяся гипотеза Олесницкого о времени происхождения гробниц-монолитов кедронского некрополя. В настоящее время считается, что силоамский монолит (более известный как «гробница дочери фараона») действительно может быть отнесен к периоду Первого храма. С другой стороны, два других памятника следует датировать значительно более поздним временем, нежели предполагал профессор Олесницкий. В частности, памятник Авессалома – эпохой Ирода, а гробницу Захарии – вообще I в. по Р. Х. 7 Следует, впрочем, заметить, что ошибочные выводы А. А. Олесницкого в значительной степени являлись следствием общего слабого уровня развития методологической базы археологической науки того времени и отсутствием у ученого достаточных данных. Однако даже в этом случае выдвигаемые профессором тезисы опирались на серьезную аргументацию. Поэтому встречающиеся в работах Олесницкого неизбежные ошибки, с нашей точки зрения, в целом нисколько не умаляют научного достоинства этих трудов, равно как и заслуг самого исследователя перед мировой и отечественной наукой. |
| Когда новый патриарх Константинопольский Евфимий (490-495 гг.) прервал общение с монофизитским патриархом Александрийским Петром Монгом и занял четко халкидонскую позицию, у него начался острый конфликт с императором Анастасием, поддерживавшим «Энотикон». Евфимий написал в Рим, предлагая восстановить общение и прося поддержки в том, что он видел общим делом. Но Геласий ответил грубо-ироничным письмом, требуя прекратить поминать Акакия, которого Рим объявил еретиком. Константинополь не мог этого сделать: Акакий, хотя и совершил тактическую ошибку, еретиком не был, и Рим объявил о его низложении в одностороннем порядке, беспричинно и незаконно. Следовательно, за спорами относительно покойного Акакия стояло другое: Рим требовал, чтобы его мнение было признано единственным критерием общения с Церковью. Хотя в конце концов раскол будет преодолен, эта экклезиологическая проблема останется. Даже сегодня в Риме патриархи Евфимий (490-495) и Македоний (495-511) считаются раскольниками, в то время как в нашем календаре они - святые исповедники, низложенные императором Анастасием за защиту Халкидона. Так во имя своего престижа Рим отказался от общения с подлинными защитниками Православия на Востоке. Но папские требования не принимались безоговорочно и на Западе. После смерти Геласия папа Анастасий II (496-498) попытался восстановить отношения с Константинополем. Однако часть римского духовенства взбунтовалась, утверждая, что Анастасий «пошел на восстановление отношений с еретиками, не посоветовавшись с епископами и священниками всей Кафолической Церкви». Это показывает, что, хотя среди римского духовенства были сильны антивизантийские настроения, они не считали папское решение единственным критерием и не принимали его безоговорочно! Итак, папы, и в особенности Геласий, продолжали требовать не только признания Халкидона, но и изъятия имени патриарха Акакия из константинопольских диптихов. Во время правления Анастасия переговоры на эту тему велись между римскими епископами и Константинопольским двором. Интересно, что папы, хотя и отказывали в причастии епископам восточной столицы, не считали императора отлученным от Церкви. Хотя они и упрекали его в том, что, поддерживая «Энотикон», он вмешивается в церковные дела, они продолжали видеть в нем главу «Romanitas». |
| Следов сношений с этим царством от мира сего, с Imperium Romanum, нужно искать в грамотах и договорах, полных осторожных и цепких усилий отстоять выгоды Руси и противостоять «греческой хитрости». Скудная Русь могла дивиться богатству и великолепию Византии, но она помнила видение Даниила о злато-серебряном кумире на глиняных ногах. Исследователь византийского эпоса в его отражении в древнерусской письменности, академик Жданов, делает следующий вывод из своего труда: «Можно ли думать, что среди русских людей откроется какое-то особое увлечение византийскими идеалами как раз в то время, когда государственный строй, их воплощавший, терпел крушение, когда византийскому царству пришлось выслушать суровый исторический приговор? Наши предки долго и пристально наблюдали процесс медленного умирания Византии. Это наблюдение могло давать уроки отрицательного значения, а не вызывать на подражание, могло возбуждать отвращение, а не увлечение» 2 . Падение Византии и гибель царства рассматривалось русскими писателями XV–XVI вв. и мыслилось русским народным религиозным сознанием не как случайность, а как неизбежное следствие истории Византии – царства. Считая себя преемницей Византии, древняя Русь знала, в чем хочет она быть преемницей, какое наследство принять и от какого отказаться. Третий Рим вовсе не желал повторить историю и судьбу Второго. Второй лик Второго Рима и был для древней Руси единственно возлюбленным, единственно желанным и утверждаемым. Этот лик был именно то, чем Второй Рим отличался от Первого и чем Третий Рим не хотел отличаться от Второго: не римское государствование, не pax Romana, не миродержство, не юридическое устройство и законотворчество, а вера, исповедание, догмат, огромное богатство религиозного опыта и сознания, – вот любила во Втором Риме и принимала в наследие древняя Русь, – Второй Рим во храме, в монастыре, в пустыне, а не в палатах базилевса, в зале претора или на трибунах ипподрома; – Второй Рим, молящийся в св. Софии, создающей устав иноческого жития в монастыре, проходящий подвиги безмолвия и умного делания в пустыне, а не Второй Рим, правящий народами, увеселяющийся конскими ристаниями. |
|
